Гамлет заговорил рифмой

Не так давно вышел мой перевод «Гамлета», который я скромно называю правильным (без кавычек), поскольку, в отличие от предыдущих, он наиболее близок к оригиналу и за счёт этого раскрывает многие незамеченные ранее подтексты, которыми Фрэнсис Бейкон и его «добрые перья» наполнили это и другие драматические произведения, опубликованные на рубеже XVI-XVII вв. либо анонимно, либо под псевдонимом «Шейкспир».

 

Это было моим вторым шейкспировским опытом. Первый был связан с правильным переводом «Трагедии Ромео и Джульетты», на которой молодые тогда ещё авторы свои перья только-только оттачивали, а потому и первоначальный замысел комедии превратился в итоге именно что в трагедию. Не суть.

 

А суть в том, что оба труда заставили меня крепко задуматься. И дума моя сводилась к следующему.

 

Как вы, наверняка, знаете, всё драматургическое наследие за подписью «Шейкспир» поэтично, уложено по большей части в пятистопный ямб, однако почти полностью лишено рифмы. В западной традиции это по-прежнему считается стихами и этим положено восхищаться, но с точки зрения русского читателя, взращенного на Пушкине, Лермонтове, Грибоедове, Блоке и Твардовском, белый стих – это не стихи. А что не стихи, как говаривал Мольер, если не ошибаюсь, то проза, как бы мещански во дворянстве это ни прозвучало.

 

Поэтому с самого начала я задумывал свою миссию в два этапа: сначала познакомить любознательного русского читателя с тем, чем и почему восхищается читатель англоязычный, а потом сделать так, чтобы «Шейкспир» заговорил близкой нам рифмой, не утеряв многозначности, философичности и, разумеется, поэтичности. Ромео с Джульеттой я трогать не буду – они того, честно говоря, не очень стоят (если вы сейчас испытали прилив возмущения, то, вероятно, не читали толком ни по-английски, ни по-русски – попробуйте и вы со мной наверняка согласитесь). А вот Гамлет с его великовозрастной, мстительной и подленькой душонкой иногда говорит то, что и сегодня звучит вполне актуально. Одним словом, материал есть. Пора браться.

 

Чтобы не на словах, а на деле продемонстрировать вам, что я имею в виду, вот самый известный в мировой литературе монолог, о котором все слышали, но который никто толком не знает, кроме нескольких учивших его актёров. На языке оригинала он звучит так:

 

HAMLET

 

To be, or not to be: that is the question:
Whether 'tis nobler in the mind to suffer
The slings and arrows of outrageous fortune,
Or to take arms against a sea of troubles,
And by opposing end them? To die: to sleep;
No more; and by a sleep to say we end
The heart-ache and the thousand natural shocks
That flesh is heir to, 'tis a consummation
Devoutly to be wish'd. To die, to sleep;
To sleep: perchance to dream: ay, there's the rub;
For in that sleep of death what dreams may come
When we have shuffled off this mortal coil,
Must give us pause: there's the respect
That makes calamity of so long life;
For who would bear the whips and scorns of time,
The oppressor's wrong, the proud man's contumely,
The pangs of despised love, the law's delay,
The insolence of office and the spurns
That patient merit of the unworthy takes,
When he himself might his quietus make
With a bare bodkin? who would fardels bear,
To grunt and sweat under a weary life,
But that the dread of something after death,
The undiscover'd country from whose bourn
No traveller returns, puzzles the will
And makes us rather bear those ills we have
Than fly to others that we know not of?
Thus conscience does make cowards of us all;
And thus the native hue of resolution
Is sicklied o'er with the pale cast of thought,
And enterprises of great pith and moment
With this regard their currents turn awry,
And lose the name of action.--Soft you now!
The fair Ophelia! Nymph, in thy orisons
Be all my sins remember'd.

 

OPHELIA

 

Good my lord,
How does your honour for this many a day?

 

Имел же Гамлет в ввиду подумать вслух следующее:

 

ГАМЛЕТ

 

Так быть или не быть – вот в чём сомненье:

Что благородней: в мыслях боль терпеть

От стрел, что шлёт жестокая фортуна,

Или встречать с оружьем море бед

И в битве гнать их? Умереть – заснуть,

Не более – и этим сном покончить

С сердечным гнётом, с сотней мук природных –

Наследством плоти: вот какой удел

Желаем страстно. Умереть, заснуть,

Заснуть и видеть сны… Но есть помеха:

Какие смертный сон слагают грёзы,

Когда спадает бренная спираль,

Неведомо. Мы медлим. Оттого

Влачим так долго катастрофу жизни.

Ведь кто снесёт хлысты, насмешки дней,

Тирана зло и гордецов глумленье,

Презрение любви, хромой закон,

Нахальство должностей и оплеухи,

Что терпит добродетель от паскуд,

Хотя сама могла бы всё решить

Простым кинжалом? Кто потащит бремя

Тяжёлой жизни в стонах и поту?

Но этот страх чего-то после смерти,

Страны безвестной, из-за чьих границ

Возврата нет скитальцам, нас смущает

И заставляет ползать средь невзгод,

А не лететь к другим, каких не знаем.

Так совесть нас записывает в трусы

И так решимость, что дана с рожденья,

Тускнеет под напором мысли бледной,

И все порывы благородных чувств

Её теченье в сторону уводит,

Не дав воскликнуть «Действуй!»… Погодите!

Офелья! Нимфа, пусть твои молитвы

Мои грехи помянут.

 

ОФЕЛИЯ

 

Добрый день.

Как ваша честь сегодня поживает?

 

Поскольку обычно все знают первую строчку, то в конце её вы, конечно, ожидали увидеть «вопрос», однако в книге «Гамлет»: Литературный детектив» я подробно поясняю свой выбор «сомнения», во-первых, тем, что монолог, как водится, начинается с женской рифмы question, которую у нас традиционно и, на мой взгляд, неоправданно стали заменять мужской – «вопрос», во-вторых, потому что «вопрос» - это, по сути, и есть сомненье, и, в-третьих, потому что в первой редакции в этом месте вообще стояло слово point.

 

Наконец, мой последний, стихотворный вариант, как мне кажется, звучит для русского уха гораздо ближе, красноречивее и запоминается лучше:

 

ГАМЛЕТ

 

Так быть или не быть? Томит сомненье:

Что благородней: в мыслях боль терпеть

От стрел, что шлёт слепое провиденье,

Иль море бед оружием воспеть

 

И в битве гнать их? Умереть – забыться,

Не более – и пусть последний сон

Наследьем плоти сам распорядится,

Пускай прогонит муки жизни он.

 

Уснуть до смерти мы желаем страстно,

Забыться сном… Но есть одна печаль:

Какая грёза сну тому причастна,

Когда спадает бренная спираль,

 

Не знаем мы. И медлим. А в итоге

Влачим так долго ужас жития…

К чему сносить лихих плетей ожоги,

Тирана зло, гордыню холуя,

 

Презрение любви, костыль закона,

Нахальство званий и пощёчин прыть,

Что добродетель терпит церемонно,

Хотя сама могла бы всё решить

 

Простым кинжалом? Кто же тащит бремя

Тяжёлой жизни с тупостью ослиц?

Но страх чего-то, что скрывает время,

Страны безвестной, из-за чьих границ

 

Возврата нет скитальцам, нас смущает

И заставляет ползать средь невзгод,

А не лететь вперёд… Полёт пугает.

Так совесть нас за трусов выдаёт,

 

А та решимость, что дана с рожденья,

Тускнеет под напором бледных слов,

И ярких чувств высокое стремленье

Они смиряют логикой оков,

 

Не дав воскликнуть «Действуй!»… Чья-то тень!

Офелья! Нимфа, вот кто поминает

Мои грехи в молитвах.

 

ОФЕЛИЯ

 

Добрый день.

Как ваша честь сегодня поживает?

 

Ну, и так далее…

 

 

P.S. Кстати, если у вас есть друзья среди актёров и режиссёров, не боящихся экспериментировать, можете дать им наводку.