Частный репетитор по английскому языку
То, о чём я скажу ниже, касается, разумеется, любого иностранного языка, а вовсе не только английского. Ибо речь идёт об очередном универсальном принципе, на которых я последнее время сосредотачиваю своё учительское внимание в ущерб часто просто не нужных правил. Но давайте по порядку.
Если меня сегодня спросят, что я порекомендую в качестве хорошего и полезного английского чтива, я упомяну вовсе не Чарльза (Диккенса) и не Владимира Владимировича (Набокова), а знаменитого хоккейного вратаря «Монреаль Канадиенс» Кена Драйдена. Его книжка The Game, впервые изданная в 1983 году и переизданием которой тридцать лет спустя я сейчас буквально наслаждаюсь, до сих пор считается американцами и канадцами лучшей книгой о хоккее в частности и о спорте вообще. Хотя вообще-то она о жизни. Хотите узнать, что такое настоящий литературный стиль и настоящий литературный английский, не поленитесь, скачайте, и ваше время не пройдёт зря. Но я не про книгу.
В очередной главе Драйден, описывающий свой последний сезон в НХЛ, приходит на стадион, в «Форум», за час до тренировки и слышит на площадке шелест коньков и стук шайбы. Не видя, он уже знает, кто это – Ги Лафлёр, тогда ещё молоденький, а скоро ставший легендой мирового хоккея. Думаю, многие мои читатели его помнят, а кто забыл или не знает, вот коротенький ролик, приуроченный к его кончине в 2022 году от рака, точнее, от курения:
Личность Лафлёра побуждает Драйдена задуматься над истоками его таланта и даёт повод на нескольких страницах порассуждать о том, как канадский хоккей перерождается, начавшись некогда на замёрзших реках и озёрах и уже тогда, в начале 80-х, перекочевав под крышу стадионов, в спортивные школы, в чётко отведённое для тренировок время и т.п. Он, естественно, видит в этом вырождение, поскольку игра превращается на его глазах из творчества таких «дворовых» ребят, как Лафлёр (и сам Драйден), в сухие стратегии тренеров, вольно или невольно подчиняющих личности целям команды и тем низводящих их до просто хороших и полезных игроков.
И именно в этой связи Драйден начинает рассуждать о том, почему так происходит.
Когда в его время в Канаде проводили подсчёт, сколько времени в среднем ребёнок проводит на дворовом катке с клюшкой, выходило, что по три часа в день. В среднем. К началу 80-х, когда жизнь стала проще и удобнее, когда появилось много отвлекающих развлечений, хоккей сделался коммерческим, а канадская детвора надела красивую форму и пошла в специальные места, к специальным тренерам, на специальные тренировки, фактически дневное время, проводимое собственно в игре, скукожилось до… десяти минут.
Драйден в свою очередь заставил меня задуматься о том, как мы сегодня учим иностранные языки. У меня хорошие ученики, взрослые, знающие, как правило, зачем они это делают, но при этом, увы, мне то и дело приходится их «тормошить» и напоминать, что языки учатся «задницей», то есть зубрёжкой и ценой не столько денег, сколько времени. Любой репетитор, даже такой замечательный, как я, это хорошо, но языком, если вы хотите действительно его знать, нужно заниматься не от «урока до урока», делая домашнее занятие накануне, а постоянно, каждый день, читая книжки, смотря фильмы, отвечая на вопросы целой уймы предназначенных для этого телефонный приложений, одним словом, тренируя мышечную память нашего мозга.
В чем заключался, по мнению Драйдена, гений того же Лафлёра и подобных ему вовсе не «самородков». В том, что тогда их мышцы путём ежедневных, многочасовых тренировок на пруду или в пустом зале с клюшкой и шайбой привыкали к постоянно расширявшемуся набору определённых движений, во время матчей мозг за ненадобностью отключался и уже не передавал в руку или ногу команду, что в данном случае им нужно делать – движение происходило автоматически, а мозг освобождался и успевал подумать о том, как лучше бросить по воротам или кому отдать пас.
Ни один музыкант не сыграет ничего толкового, если предварительно ни превратит в мышечную память пальцев сочетания и порядок определённых нот. Какими бы гениями от природы он ни были старики Рубинштейн или Горовиц, они помногу часов просиживали за фортепьяно каждый божий день, так что любой концерт был для них не трудом, а приятным сочувствием со слушателями.
То же и с языком. Мы зачастую слишком долго плаваем, скажем, в английском, держась за спасательный круг под названием «русский язык». Когда нам нужно что-то сказать, мы невольно начинаем переводить именно с него, да ещё и часто по словам, так что в результате получается и очень долго, и часто совсем не по-английски, даже если бедный собеседник вас с грехом пополам понял. Потому что для того, чтобы заговорить на иностранном языке бегло, нужно говорить штампами, то есть целыми предложениями или на худой конец конструкциями, которые носители этого языка используют в данном контексте. Всё. Другого не дано. Называйте это «думать на языке», называйте, как хотите, но это есть принцип. Пока вы держитесь за русский, прогресса не будет. А как этот спасательный круг отпустить? Только практикой. Только потраченным (на самом деле инвестированным) временем. Practice makes perfect. Или, как сказал бы сегодня Лафлёр, если бы так много ни курил, La pratique rend parfait.
More anon
Write a comment